Легенда о Дягилеве

И мы, его сотрудники, соглашались.

Если понимать под словом «дягилевский балет» антрепризу Дягилева, то, конечно, это была его антреприза. С самого начала, и до самой смерти Сергея Павловича. Но такое правильное, совершенно законное понимание постепенно, благодаря рекламе, заменилось совершенно иным, ложным и нелепым.

Теперь говорится о дягилевском балете так же, как об опере Вагнера, то есть об очень отличной от всего, что существовало ранее, форме искусства, которая создана по воле художника-творца, согласно с его новым пониманием искусства, его идеологией, осуществлена сильной волей одного человека, в соответствии с его художественным темпераментом.

Понимать слово «дягилевский балет» как интересное театральное дело, всегда привлекающее внимание, почти всегда успешное, иногда соединяющее талантливых людей, больших художников, иногда малоталантливых, но всегда модных, тех, о которых говорят и пишут, которые, так сказать, в данный момент «на рынке»,— понимать так, значит совершенно правильно понимать дело и его главного деятеля, создателя знаменитой «дягилевской антрепризы».

Но придавать новое, подтасованное значение дягилевскому балету как художественному целому, созданному одним человеком, а именно Дягилевым, это ошибка. Дягилевский балет — очень ценное явление как антреприза — является смешением самых разнообразных вкусов, теорий, идеологий и в художественном смысле никакой цельности не представляет. Он не является отражением никакой художественной личности, никакой программы. Все, что модно, все, что на рынке, все, что может произвести сенсацию, * совершенно беспринципно вводится в него. Вообще в антрепризе Дягилева находят себе место и реализм Мусоргского, Шаляпина, и стремление к правде жеста Фокина, и тонкое стилизаторство Бенуа, Бакста, и отказ от всякого стиля и всякой психологической и художественной правды, и переход от одного «изма» к другому «изму». Футуризм, кубизм, неореализм копились у него последнее время.

Эстет, барин, постоянно пользующийся знакомствами в обществе «сильных мира сего», с необычайной легкостью получающий капиталы от капиталистов, протекции от великих князей,— Дягилев, при возникновении в Европе интереса к красному движению в России, вдруг (правда на очень короткое время) превращается в революционера, которым никогда не был,— ставит «Стальной скок» * и доходит до того, что вставляет красный флаг... в балет «Жар-птица». *

Мне скажут, что это свидетельствует о широте взглядов и вкусов Дягилева. Я скажу, что это свидетельствует не о взглядах и вкусах, а о замечательной приспособляемости ко вкусам и взглядам времени. Это замечательное качество для антрепренера, но не для художника, не для творца в искусстве.

Художник говорит: «Пускай меня называют разрушителем традиций, пускай в данный момент на меня обрушивается критика, мою правду признают, я в нее верю и ей служу».

В другом случае художник говорит: «Пускай находят, что я отстал, несовременен, я делаю то, во что верю; завтра современность устареет, а если в моем деле есть правда, то она переживет и завтра, и послезавтра. От своих вкусов и убеждений я не отрекусь во имя сегодняшней моды. Буду ли я слишком стар или слишком нов, это меня не интересует. Я буду и хочу быть самим собою». Так, мне кажется, рассуждает, вернее, чувствует всякий искренний художник. Совсем не так думает антрепренер.

Введите ваше имя:

Комментарий:

Защита от спама - решите пример: